расположился я с книгою в руках у себя в номере, как вдруг невольно прислушался и насторожился — знакомый голос пел:
Приди, мой желанный,
Мой милый, приди…
Это была она. Обмануться я не мог. Я узнал её голос и, главное, то выражение отчаянного призыва, которое она придавала своему пению.
Она пела где-то близко. Я подошёл к окну, поднял жалюзи и высунулся.
Я жду тебя, милый,
Желанный, приди!..
Песня донеслась явственно снизу, из окна, которое было под моим окном.
Так вот оно что… Та, которую я напрасно искал в заколоченном домике, была здесь, под одною кровлей со мною, в гостинице, куда, вероятно, переехала уже с раннего утра.
«Переехала! — подумал я. — Вернее, её перевезли, потому что едва ли распоряжается она сама собою произвольно. Очевидно, кроме девочки-арабки при ней есть ещё кто-нибудь, кто заботится о её судьбе»…
Приди, мой желанный,
Мой милый, приди…
Повторила она снова, и я, уловив мотив, докончил две остальные строки:
Я жду тебя, милый,
Желанный, приди!..
Внизу стукнули поднимающиеся жалюзи, она показалась в окне и стала оглядываться по сторонам.
— Сюда смотрите, наверх, — сказал я ей.
Она повернула кверху лицо и увидала меня.
— Это вы, вы тут, вы услыхали меня! — заговорила она радостно. — Я была уверена, что меня услышит он… Его нет с вами?..
— Со мной никого нет, — ответил я, — я здесь один в своём номере.
— Всё равно он услышит меня через вас… Он должен услышать… Теперь я спасена!..
— Вы спасены, разве вам грозила какая-нибудь опасность?
— И грозила, и грозит…
— Отчего вы оставили домик, в котором жили, и переехали сюда?
— Меня насильно перевезли.
— Кто же посмел это сделать?
— Мой единственный враг.
— Вы хотите, чтоб я защитил вас против него?..
— Нет, вам не защитить меня, меня может защитить только он…
— Кто же ваш враг? Назовите мне хоть его.
— Это трудно сделать.
— Почему?
— Потому что он постоянно меняет имена.
— Хорошо, тогда скажите, какое он теперь носит имя?
— Гринёв.
— Что?
— Гринёв!
XXI
— Не может быть! — вскричал я. — Гринёв это моё имя…
— Вас тоже зовут Гринёв? — переспросила она упавшим вдруг голосом.
— Что значит это «тоже»? — возразил я невольно. — Гринёв моя фамилия, которую я ношу с рождения, а ваш враг, как вы его называете, присвоил её себе. Когда он стал себя здесь так называть?
— С сегодняшнего дня. Сегодня утром он явился и сказал мне, чтоб я его звала Гринёвым и что мы скоро уедем отсюда.
Мы продолжали вести разговор, высунувшись в окна: я в своё — наверху, она в своё — внизу. Удобства представлял такой разговор мало, между тем её слова заинтересовали меня уже лично. Если её «враг» назвался вдруг Гринёвым — он мог оказаться и моим врагом, похитившим мой паспорт и деньги.
— Вот что, — предложил я, — не лучше ли мне спуститься к вам вниз. Там мы можем у вас разговаривать спокойнее.
— Этого нельзя, — сказала она.
— Почему?
— Дверь заперта на ключ.
— И у вас нет ключа?
— Нет. Он унёс его с собою.
— А ваша девочка-арабка?
— Фатьма?
— Её зовут Фатьмою?
— Да. Он увёл её. Они пошли вместе.
— И вы позволили запереть себя так?
— А что же мне было делать?
— Как что! Позвонить, позвать слуг, ведь вы здесь не в домике на краю Порт-Саида, а в гостинице. Здесь могут подать вам помощь.
— Никто не подаст мне её, потому что он выдаёт меня за сумасшедшую. Он, как мы приехали сюда сегодня утром, так напугал слуг, что они боятся меня…
— Тогда обратитесь к консулу.
— Как же я обращусь?
— Через меня. Я сейчас же поеду к нему и попрошу для вас защиты.
— Хорошо, — согласилась она, — только это не главное. А главное, в чём вы можете помочь мне, отправьте моё письмо, я сейчас напишу, а вы отправьте. Надо торопиться. Он может вернуться сейчас. Он мне сказал, что больше не будет отправлять моих писем, что довольно, что теперь я его пленница навсегда.
— Ну, я вам ручаюсь, что вы будете свободны.
— Я верю этому. Так я напишу сейчас, а пока вы приготовьте какую-нибудь верёвочку, чтобы спустить её ко мне. Я напишу письмо и привяжу его, чтобы вы подняли.
— Не лучше ли я сейчас пойду к консулу, чтобы не терять времени? Мы освободим вас, тогда можете писать сколько угодно.
— Это всё потом… потом… Теперь надо написать скорее, потом делайте, что знаете, а теперь послушайтесь меня.
И она скрылась в окне.
Через несколько минута она показалась снова.
— Готово у вас? — спросила она. — Спускайте верёвку.
Верёвочка была у меня готова. Я соединил её из кусков, которыми были завязаны книги.
— Скорее, скорее! — забеспокоилась она вдруг. — Ради Бога скорее, я слышу — подходят к двери, вот… Дверь отпирают, тащите скорей!
Она говорила это и привязывала конверт. Я с улыбкой смотрел на неё, потому что был уверен, что беспокойство её напрасное, что теперь я с помощью консула через полчаса освобожу её и выясню, кто такой этот её враг и почему он вдруг с сегодняшнего дня желает называться моим именем.
Но вышло, что улыбка моя и уверенность, вызвавшая её, были преждевременны.
Бедная женщина была права, что торопила меня и что написала своё письмо.
Когда я втянул верёвку, я услышал, как стукнула дверь и грубый мужской голос спросил:
— С кем ты тут разговаривала?
Я невольно отстранился от окна. Затем хлопнула рама внизу и всё стихло.
Письмо было в заклеенном конверте. На конверте стоял адрес: Маяк «Дедалус» — «Дедалус». И больше ничего.
Я сунул конверт в карман и побежал к консулу.
XXII
Консула я не застал дома. Пришлось ждать его и ждать очень долго.
Он вернулся, наконец, и первыми его словами при встрече со мной было:
— Ну, поздравляю вас, девочка-арабка опять являлась в отделение банка, чтобы разменять сторублёвку, и на этот раз её арестовали.
— Тем лучше, — одобрил я, — у меня есть тоже кое-какие сведения.
И я рассказал ему сцену, которая произошла между мною и женщиной в окне.
— Да может быть, она и правда сумасшедшая? — усомнился консул.
— Во всяком случае, — стал настаивать я, — справедливость требует, чтобы выяснить её положение. К тому же, может быть, это даст лишнюю улику и
